Вожатые, пребывая в культурной невинности, не подозревали, что сам акт бросания книги в огонь во время празднеств как бы намекает на что-то нехорошее. Впрочем, я не стану сравнивать их с фашистами, как это сделали многие, потому что эти ситуации, по-моему, различны. Фашизм неизлечим, а глупость можно исправить. Чем? Вы не поверите, но всё как у старины Руссо: просвещением и законами!

Библиотекари хладнокровно отправляют хорошие книги в огонь – это уже система. Известный критик Сергей Беляков писал об этом ещё в 2009 году, где приводил отзывы бывших работников: «Я работала в библиотечной системе и со всей ответственностью могу сказать: она относится к книгам без всякого пиетета. Такие случаи ― общее место, просто мы не всегда знаем о них».

Библиотеке нужно место под новые поступления, и тут под нож идёт ценная литература. Чтó на самом деле должны списывать и утилизировать, знают только сами библиотекари, т.е., как и многие системы, они сами себе пишут правила, и контролируют их исполнение они же сами. Получается, библиотеки не подотчётны обществу.

Я не склонен, подобно С. Белякову, списывать всё на кадровый кризис. В библиотеках совсем не маргиналы и недоучки. Например, моя жена после филфака два года работала в юношеской библиотеке в Вологде, и никакого особенного садизма по отношению к книгам я за ней и её коллегами не замечал. Просто в системе библиотек, видимо, не прописаны (или неправильно прописаны) правила приоритета при списании книг: что идёт в утиль в первую очередь, а что во вторую.

Свежий пример я наблюдал совсем недавно. В одном вологодском учебном заведении проводили такую вот «очистку» и списали огромное количество хороших книг, включая отдельные номера журнала «Аполлон» начала ХХ века, собрания Гоголя, Чехова и других классиков, антикварные издания 1920-х годов.

Как отличить хорошую книгу от плохой? Достойную чтения от достойной огня? Надо создать классификацию… Впрочем, что это я… Ведь в библиотечной системе уже есть классификация, даже две — УДК и ББК. Почему бы не разработать общие правила списания, основанные на этих системах и проценте износа книг? Ведь смогли же библиографы Ленинки в 2003 году разработать машиночитаемые стандарты описания издания (спорные, но работающие). А может быть, о ужас, эти правила уже существуют, но ими никто не пользуется?

В заключение скажу, что сам я с детства был читателем публичных библиотек, малых и больших. Сам запах библиотек мне родной, поэтому нападать на них с обвинениями мне не хочется. Надо разобраться. Но с годами, наблюдая за их деятельностью, мне больше кажется, что прибежище по-настоящему ценных книг – в домашнем собрании. Зрелище очередного филантропа, жертвующего накопленные книги системе, вызывает у меня тоску, потому что я лично видел, как листы с цветными иллюстрациями из журнала 1908 года лежали по полу, назначенные к сожжению.