Цусима России. Финал

* * *

И снова все в веках, далеко

Что было близким наконец —

И скипетр Дальнего Востока,

И Рима Третьего венец!

В.Я.Брюсов. Цусима

* * *

После падения Порт-Артура было абсолютно ясно, что первоначальная цель похода 2-й Тихоокеанской эскадры уже не может быть достигнута. С самого начала похода командование эскадры и флота смотрела на нее как на резерв, а не самостоятельную силу. Теперь 1-й Тихоокеанской эскадры не существовало, и было очевидно, что 2-я не может самостоятельно играть роль активного флота. Тем не менее, Морское министерство не взяло на себя ответственность принять решение по возвращению кораблей. Пойти на такой шаг на фоне происходивших в России событий никто не решился. Тем временем там набирала обороты не только революция, но и кампания за доведение войны до победного конца. Пропаганду в пользу последнего и решительного усилия для завоевания господства на море возглавил капитан 2-го ранга Н. Л. Кладо.

Его доводы представляли собой странную смесь из разумных утверждений — необходимость захвата господства над морем для окончательной победы, для возвращения Порт-Артура и контроля над Кореей, понимание того, что японская эскадра сильнее 2-й Тихоокеанской — и выводов о том, что единственным решением будет отправка всего, что только возможно, из Балтики. Он был готов отправить на Дальний Восток даже броненосец «Петр Великий», признавая — «…он очень стар (спущен на воду в 1872 г, введен в строй в 1877 г. — А.О.), но он известен тем, что выстроен замечательно прочно…» Кладо призывал выставить против неприятеля все, «до последней пушки». Он буквально требовал концентрации всего, что только возможно, на Тихом океане, утверждая: «Не посылать из-за того, что может не понадобиться — преступно.» Столь оригинальную точку зрения разделяли в основном далекие от войны на море люди.

Вопрос быстро приобретал политический подтекст. «Под влиянием понятных патриотических побуждений, — с восторгом заявлял в январе 1905 г. „Вестник Европы“, — капитан Кладо решился публично высказать свои опасения и забить тревогу перед общественным мнением, пока еще была возможность поправить роковую ошибку; он с большим воодушевлением проводил мысль о скорейшем снаряжении третьей эскадры, и некоторое время спустя решено было провести эту мысль в исполнение. Таким образом, горячие и убедительные статьи г. Кладо не только взволновали известную часть читающей публики, но и расшевелили известную часть сухопутно-морской бюрократии, побудив ее немедленно приступить к осуществлению проекта, который, без этих призывов к гласности, пролежал бы под спудом до весны.» Кладо превращался в героя своего времени. Приказ о его аресте и помещении на гауптвахту за нарушение дисциплины вызвал всеобщее возмущение. Узнав о том, что генерал-адмирал запретил Кладо выступать на публике, общественность поднесла ему почетный кортик.

Перспектива быстрого решения и победы, которая, наконец, вернет правительству силу в борьбе с «врагом внутренним» превращала решение о судьбе флота из военно-морского во внутри-политическое. В конце концов в Петербурге приняли решение усилить 2-ю эскадру, и отправить на соединение с ней 3-ю Тихоокеанскую эскадру под командованием контр-адмирала Н. И. Небогатова. В ее состав вошли броненосцы береговой обороны и другие устаревшие корабли, от которых Рожественский отказался, находясь еще в России. Теперь он все равно должен был получить их. К этому следует добавить, что экипажи этих судов в основном состояли из необученных новобранцев, которых нужно было всему учить в походе. Небогатов не испытывал никаких иллюзий. «Вы приносите себя в жертву…» — Заявил он офицерам своей эскадры перед выходом в поход. Удивительно, что Небогатов довел корабли до Мадагаскара без потерь. Здесь их сразу же стали называть «самотопами».

"Все эти калеки, — отмечал Рожественский в частном письме, — которые, присоединившись к эскадре, не усилят ее, а скорее ослабят… Гниль, которая осталась в Балтийском море, была бы не подкреплением, а ослаблением… Где я соберу эту глупую свору: к чему она, неученая, может пригодиться, и ума не приложу. Думаю, что будет лишней обузой и источником слабости." Старший флаг-офицер его штаба не расходился с командиром в оценках. 21 января (3 февраля) 1905 г. он писал: «Мы ожидаем подкреплений: на днях, на-днях, вероятно, придет „Олег“ и два миноносца с „Изумрудом“, но разве это подкрепление? А третья эскадра, господа, помилосердствуйте! Посылаются суда заведомо негодные, суда, которые могут быть приняты в состав эскадры только из деликатности: „Николай“, „Апраксин“, „Мономах“ и „Водолей“… Зачем давать еще призы японцам, они уже довольно их получили! Что мы будем делать с этими судами, на эскадре никто не знает, а если адмирал откажется их подождать в Носси-бе, то им придется просто вернуться в Россию, так как их отдельное плавание на театр военных действий будет небезопасно. Третья эскадра — это ведь последние ресурсы флота, а что дальше? Успех второй эскадры совершенно не обеспечен. Не надо мечтать о победах, вы о них не услышите.»

После того, как произошло неизбежное и очевидное для всех офицеров флота, Кладо категорически возмутился, когда ему приписали часть ответственности за случившееся. Как всякий теоретик, он обвинил в поражении и сдаче эскадры Небогатова в плен исполнителей. Устаревшие корабли, по мнению Кладо, отнюдь не ослабили эскадру — виноват был Рожественский, который сбил ее в одну неуправляемую кучу, превратив в удобную и беззащитную мишень для японских артиллеристов. Бессмыслица и бессовестность новой кампании была столь очевидной, что Рожественскому разрешили выступить в печати. Адмирал доказательно объяснил, что никакой «кучи» не было и в помине, 3 броненосных отряда по 4 корабля в каждом были выстроены в кильватерную линию. Далее шли крейсера, охранявшие транспорты, и миноносцы. «Эскадра была введена в бой в надлежащем порядке и полною силою.» Впрочем, это ничего не меняло.

Даже без прихода кораблей Небогатова эскадра не представляла собой единое целое. «В общем, — записал в дневник во время стоянки на Мадагаскаре командир крейсера „Аврора“ капитан 1-го ранга Е. Р. Егорьев, — если исключить 4 однотипных броненосца (типа „Бородино“ — А.О.), преобладает удивительная разнотипность. Каждое другое судно представляет положительно — unicum, годный для сохранения в музеях в назидание потомства…» За 2,5 месяца похода 2-я Тихоокеанская эскадра только 2 раза выходила на практическую стрельбу, причем из 10-ти и 12-дюймовых орудий было сделано только по 3−5 выстрелов. Результаты стрельб были весьма скверными. Лучше всего стреляли команды старых кораблей, хуже всего — собранные в спешке команды новых эскадренных броненосцев, которые должны были стать ударной силой эскадры. Т.к. боекомплекта для учебы не было, практически не было и артиллерийских учений, т.к. не было запаса снарядов к ним. Результаты учебных стрельб, проведенных Небогатовым в Аденском заливе, были еще хуже — не был разбит ни один из щитов, изображавших цель. Вторые учебные стрельбы дали лучший результат, но уровень подготовки команд все равно был далеко не идеальным. У Рожественского был выбор — или учить своих комендоров, и тогда прийти к решающему сражению без снарядов, или прийти к бою со снарядами, но с плохо подготовленными артиллеристами. В их обучении исходили из принципа «лучше хоть что-нибудь, чем ничего!» На стрельбах по ошибке из 75-мм. орудия «Князя Суворова» попали по «Дмитрию Донскому» — жертв не было, сильных разрушений — тоже. Настроения на эскадре были тяжелыми — многим было ясно, что обратной дороги — нет.

3 (16) марта эскадра ушла из Мадагаскара, держа курс на французский Индокитай, к берегам Вьетнама. «Транспортов масса, — отмечал Егорьев, — и наша эскадра похожа на конвойных большого верблюжьего каравана.» Более всего удивительно то, что этот караван двигался без потерь. Переход в бухту Камрань (совр. Вьетнам) при скорости 7 узлов занял 28 дней, за это время на кораблях было исправлено 112 поломок, т. е. в среднем по 4 в сутки. На судах, не прошедших испытаний, выходили из строя механизмы, рулевое управление, котлы. Удержать порядок при движении было сложно — линии и колонны постоянно растягивались, отстававших обходили те, кто мог воспользоваться преимуществом в скорости. Положение было тяжелым. Перегрузка судов углем вызывала многочисленные болезни, которые вместе с малярией постоянно поражали экипажи судов.

8 (21) марта 1905 г. русское правительство через Париж провело зондаж предварительных условий мира. Русские предложения исключали уступку какой-либо части собственной территории, уплату контрибуции, уступку железной дороги на Владивосток и отказ от права держать флот на Тихом океане. В начале апреля Япония ответила отказом принять эти условия или сообщить собственные. Со своей стороны Токио уже 8 марта начал неофициальным образом зондировать через американского посланника возможность прекращения боевых действий. Естественно, что условия при этом не оговаривались. К концу марта требования японских военных к дипломатам были окончательно сформулированы, и русское предложение было все же использовано для того, чтобы публично заявить о своих претензиях. При этом они были озвучены не через союзника России, а через собственного партнера. Японские дипломаты ответили на запрос о возможных условиях мира, сделанный президентом США через Военного министра В. Тафта — контроль над Кореей, Порт-Артур, Сахалин и контрибуция.

Внешнеполитическое положение государства, которое постоянно терпит поражения, не могло укрепляться. Даже французы, поначалу смотревшие сквозь пальцы на превышение пределов своего благожелательного нейтралитета, начали протестовать против слишком длительного пребывания русской эскадры в территориальных водах своих колоний, ссылаясь на то, что они не являются союзниками России в войне против Японии. Строго говоря, действия русского командующего, санкционировавшего остановку и досмотр коммерческих пароходов под нейтральными флагами вблизи французского Индокитая, не могли не беспокоить местные колониальные власти.

29 марта (11 апреля), находясь у берегов Сайгона, Рожественский отправил две телеграммы в Петербург, намекая на необходимость возвращения флота на Балтику. Они представляли из себя довольно двусмысленную смесь очевидной решительности и неопределенных намеков: «Если эскадра нужна еще во Владивостоке, если там есть пища для лишних тридцати тысяч, если остались боевые запасы для флота, то необходимо идти — немедленно, не ожидая Небогатова… Если же поздно уже высылать эскадру во Владивосток, то необходимо возвратить ее в Россию.» Адмирал не нашел в себе сил высказаться однозначно, и в сложившейся обстановке император предпочел отдать приказ следовать во Владивосток, не дожидаясь подкреплений. Рожественского известили о том, что крепость представляет собой прочную базу и связь ее с Россией отнюдь не нарушена. Не смотря на разрешение двигаться самостоятельно, адмирал остался дожидаться 3-ю эскадру, которая, по его мнению, состояла из «калек». Очевидно, он надеялся, что со временем Николай II изменит свое решение, но эти расчеты были необоснованны. Находившийся в это время в Царском Селе принц Генрих Прусский телеграфировал в Берлин: «Император решил пока продолжать войну, не обращая внимания на сильную мирную агитацию. Он сосредоточил все свои надежды на Рожественском, который в скором времени должен достигнуть Зондского архипелага. Император в спокойном, нормальном состоянии».

Отправка эскадры стала стратегическим просчетом не только с военной точки зрения. Петербург фактически превратился в заложника собственной ошибки — теперь возвращение флота означало дальнейшую дискредитацию России на международной арене и ее правительства внутри страны. Как в России, так и в Маньчжурских армиях надеялись на то, что прибытие ударных сил Балтийского флота изменит положение. Слишком много ожиданий было связано с походом флота на Дальний Восток: «Два чуда — одинаково трудных и невозможных — ожидали от этой многострадальной эскадры: перехода ее в атмосфере злобного нейтралитета, окруженной бесконечным рядом тайных и явных опасностей — от Либавы до Владивостока и — благополучного прохода мимо японского флота.» Эти слова современника нуждаются в уточнении. Если первое требование воспринималось как чудо морскими офицерами, то второе чудо ждала вся Россия. Оно, как известно, не состоялось.

8 (21) апреля, ссылаясь на протесты Японии, французские власти потребовали от русской эскадры в 24 часа покинуть Индокитай. На следующий день корабли Рожественского вышли в море. До территориальных вод их сопровождал крейсер «Декарт». Здесь русские корабли остановились. Необходимого запаса угля на них не было и бункеровку приходилось производить в открытом море с подходивших угольщиков. Кроме того, необходимо было дождаться подхода Небогатова. Встреча произошла 26 апреля (9 мая) в море у берегов Вьетнама. До этого Рожественский уже подходил к берегам французской колонии, чтобы заправиться водой и провизией, и покидал их по требованию французов. 27 апреля (9 мая) корабли вновь сделали это для принятии угля с транспортов в бухте Куа-Бе. Топливом запасались впрок — уголь складывали везде, где было свободное место, включая батарейные и жилые палубы, кают-кампании и т. п. Бункеровка продолжалась четверо суток, что вызвало энергичный и раздраженный протест французских властей. 1 (13) мая эскадра вышла в море.

Соединенные русские эскадры насчитывали 8 эскадренных броненосцев (из них 3 устаревших), 3 броненосца береговой обороны, 6 крейсеров 1-го ранга (из них 3 устаревших и 1 слабый), 3 крейсера 2-го ранга (из них 1 слабый), 1 вспомогательный крейсер, 9 миноносцев, 4 транспорта и 2 буксирных парохода. Численные показатели не отражают качества боевой силы. Русские броненосные корабли значительно уступали японским по уровню бронирования. В среднем площадь небронированного покрытия борта у них составляла 60%, тогда как у японцев — 39%, площадь покрытия брони толще 6 дюймов — 17%, тогда как у японцев — 25%, покрытия броней слабее 6 дюймов — 23%, тогда как у японцев — 36%. Сложным было и моральное состояние экипажей эскадры. Люди находились на пределе своих возможностей. Как отметил командующий — «На бой еще хватит, но на ожидание — нет.»

После прихода Небогатова Рожественский издал приказ по эскадре, в котором говорилось: «У японцев есть важное преимущество — продолжительный боевой опыт и большая практика стрельбы в боевых условиях. Это надо помнить и, не увлекаясь примером их быстрой стрельбы, не кидать снарядов впустую, а исправлять каждую наводку по получаемым результатам. Мы можем рассчитывать на успех только при исполнении этого требования: им должны проникнуться все офицеры и все команды.» На самом деле наш флот не имел возможности рассчитывать и на подобие равенства в артиллерийском бою. Если в начале войны русские артиллеристы 1-й Тихоокеанской эскадры находились на одном и том же уровне, что и их противники, то теперь у Того действительно были экипажи, имевшие значительный боевой опыт. Все время, прошедшее после падения Порт-Артура, японский адмирал использовал для активной подготовки своих команд и особенно артиллеристов. Снарядов при обучении не жалели и израсходовали 5 боевых комплектов, вслед за чем заменили орудия.

Рожественский рассчитывал движение таким образом, чтобы пройти Цусимский пролив в светлое время суток — он опасался ночных атак миноносцев противника. Русско-японская война была первым поединком современных бронированных флотов. До ее начала эскадренный броненосец считался практически неуязвимым для артиллерийского огня. После битвы при Лиссе в 1866 г. между итальянским и австрийским флотами гарантированным способом уничтожения броненосца считалась таранная или торпедная атака, опыт японо-китайской войны на море всерьез не принимался. В ходе боевых действий в Желтом море вице-адмирал Х. Того получил возможность оценить действие артиллерии. Японцы не только правильно оценили собственный опыт, но и внимательно прислушались к советам, которые шли со стороны консультировавших их британских морских офицеров. Концепция флаг-лейтенанта адмирала Ч. Бересфорда и советника Того — капитана 1-го ранга У. Фринга сводилась к тому, чтобы используя преимущество в скорострельности и взрывной силы снаряда на первом этапе сражения вывести из строя артиллерийские расчеты противника, а потом добивать корабли, которые лишились бы возможности сопротивляться.

За 1,5 месяца перед Цусимским боем на японской эскадре с помощью английской миссии была принята новая система управления и координация огня. Благодаря выучке экипажей и более современной технике заряжания японцы существенно превосходили русские корабли по скорострельности. «Такой стрельбы, — вспоминал прошедший через сражение в Желтом море русский офицер, находившийся на флагманском „Князе Суворове“, — я не только никогда не видел, но и не представлял себе. Снаряды сыпались беспрерывно, один за другим…» 20 русских 12-дюймовых орудий в среднем могли сделать 6 выстрелов в минуту, 16 японских — 12,8. Противник превосходил русскую эскадру по весу и качеству залпа. Все русские орудия калибром от 12 дюймов до 120-мм давали залп весом 19 366 фунтов, из которых собственно взрывчатое вещество составляло только 484 фунта, т. е. 2,5% веса. Японский залп давал вес в 53 520 фунтов, из которых взрывчатое вещество составляло 7 493 фунта, т. е. 14% веса. В среднем только по своим огневым возможностям японские суда превосходили русские в 15 раз.

Это также было следствием экономии предвоенного периода — более тяжелые толстостенные снаряды были более просты в производстве и более дешевы, хотя и давали гораздо более скромный эффект при взрыве. В середине 80-х годов XIXвека в России уже были испытаны тонкостенные снаряды с большим количеством взрывчатки. Они делались из высококачественной стали, но от этого вида боеприпасов отказались в 1891 г. по причине его дороговизны. Такая экономия соответствовала предвоенным взглядам, принятым не только в русском флоте. Согласно этим представлениям, небольшое количество взрывчатки в снарядах «гарантирует им большую надежность в пробивании брони». Уже в походе многие русские офицеры имели возможность убедиться в низкой эффективности собственных снарядов. При попадании они оставляли ровные, по калибру, отверстия, но их разрывы не приводили к значительным разрушениям. В русских бронебойных снарядах содержалось 1−2% взрывчатки (в Германии, Австро-Венгрии, Голландии и Дании была принята норма в 1,3−1,5%, во Франции 2−3%, в Италии 1,5−4%, в Англии 3,5−5,5%), в фугасных — 2−3%(в Германии, Австро-Венгрии, Голландии и Дании — 3,5−5,3%, в Италии 3−7%, во Франции 10−20% и в Англии 8−13%). Кроме того, русские снаряды отличались весьма низким качеством. Это касалось как боеприпасов эскадры, так и тех, что были присланы во Владивосток. Японский флот развивался по образцу британского. Японцы превосходили русских по скорострельности, мощности снарядов и меткости — их комендоры приблизительно в 2 раза превзошли своих противников и по числу попаданий.

14−15 (27−28) мая 1905 г. эскадра вице-адмирала З. П. Рожественского была разгромлена японским флотом под командованием вице-адмирала Х. Того в Цусимском проливе. Сражение началось в день коронации Николая II. Русские корабли подняли стеньговые флаги. После небольшой пристрелки японцы быстро начали добиваться попаданий. После первых перелетов противник быстро пристрелялся."Стрельба японцев была оченьхороша, — вспоминал артиллерийский офицер броненосца «Ослябя», — и велась исключительно тяжелыми фугасными снарядами, начиненными «шимозой», новым взрывчатым веществом большой силы и в большом количестве, дававшем при взрыве густой черный дым, благодаря которому они простым глазом могли наблюдать падения и попадания своих снарядов, что чрезвычайно облегчало им пристрелку. В небронированных частях борта и в палубах взрывы этих снарядов производили громадные разрушения, делая рваные пробоины в несколько квадратных метров. Рвались они не только при ударе в борт, но даже при падении в воду, давая огромное количество осколков большой пробивающей силы."

Превосходство новых взрывателей и фугасных снарядов противника сразу же дало себя знать. Ничего подобного во время боя в Желтом море не было. Тогда значительная часть японских снарядов не взрывалась. Прошедший через оба боя офицер вспоминал: «Казалось, не снаряды ударялись о борт и падали на палубу, а целые мины… Они рвались от первого соприкосновения к чему-либо, от малейшей задержки в их полете. Поручень, бакштаг трубы, топрик шлюпбалки — этого было достаточно для всесокрушающего взрыва… Стальные листы борта и надстроек на верхней палубе рвались в клочья и своими обрывками выбивали людей; железные трапы свертывалисьв кольца; неповрежденные пушки срывались со станков… Этого не могла сделать сила удара самого снаряда, ни тем более сила удара его осколков. Это могла сделать только сила взрыва.»

Уже через 40 минут после начала боя японцы потопили «Ослябя». Всего в первый день артиллерийским огнем были уничтожены 3 новых эскадренных броненосца, 2 крейсера 1-го ранга, 1 вспомогательный крейсер, 3 миноносца, 2 транспорта, 1 буксирный пароход. Еще один новый эскадренный броненосец — флагман Рожественского «Князь Суворов» — был практически выведен из строя огнем. Корабль был лишен труб и мачт, башни были разбиты, он был объят пламенем и по свидетельству участника боя, походил на противень для жарки каштанов. Рядом, объятый пламенем, сильно накренившись, покрытый пробоинами, шел «Александр III». Корабли продолжали сражаться. Вскоре «Александр III» перевернулся, а «Суворов» был позже добит торпедными атаками. На броненосце к этому времени сохранилось лишь одно кормовое 75-мм. орудие. Тяжело раненый Рожественский в бессознательном состоянии был переведен со своего горящего корабля на миноносец «Бедовый». Придя в себя, Рожественский отдал приказ принять командование контр-адмиралу Небогатову и продолжать движение во Владивосток, курсом NO23.

На второй день японским артиллерийским огнем были уничтожены броненосец береговой обороны, 2 крейсера 1-го ранга и 2 миноносца. От ночных торпедных атак противника погибли 2 броненосца, 1 крейсер 1-го ранга, 1 броненосный крейсер 1-го ранга. 28 мая сдались 2 эскадренных броненосца и 2 броненосца береговой обороны во главе с Небогатовым, еще ранее в плен на «Бедовом» попал и Рожественский. Кроме того, японцами были захвачены 2 госпитальных судна под флагом Красным Креста. На одном из них («Орел»), вопреки положению о госпитальных судах, перевозились японские пленные с перехваченных торговых судов, и в результате судно было объявлено военным призом. Второй госпиталь — «Кострома» — после досмотра был отпущен. В плен попало 6 106 русских моряков, включая командующих двумя эскадрами. В сражении погибло 166 офицеров, 79 унтер-офицеров и 4 937 матросов. Во Владивосток прорвалось 2 крейсера 2-го ранга (один из них наскочил на риф в бухте Св. Владимира и был взорван экипажем) и 2 миноносца. Остальные корабли ушли в нейтральные порты, где были интернированы. Пришедший во Владивосток первым 16 (29) мая крейсер «Алмаз» вызвал поначалу буйную радость жителей города, высыпавших встречать эскадру — они были уверены, что за ним последуют остальные. В новость о поражении поначалу никто не хотел верить. На следующий день к «Алмазу» присоединились миноносцы «Грозный» и «Бравый» — больше ждать было некого.

«В силах двух сражавшихся флотов, — докладывал императору Того, — не было большой разницы, и я считаю, что офицеры и команды неприятеля бились за свою страну с крайними энергиею и бесстрашием.» Героизм русских моряков не мог исправить многочисленные ошибки и просчеты командования. Ряд японских кораблей получили многочисленные попадания, в том числе и флагман «Микаса» (30 попаданий), но низкое качество русских снарядов уберегло японский флот от крупных потерь (на «Микасе» погибло 8 матросов). В ночных атаках противник потерял только 3 миноносца. В сражении погибло 113 японских матросов и офицеров, 424 получили различные ранения.

После Цусимского сражения 14−15 (27−28) мая 1905 г. надежд на такое завершение войны рассчитывать не приходилось. «Первые известия о сражении в Корейском проливе, — сообщал своим читателям в июне 1905 г. „Морской сборник“, — приходили в Россию в виде смутных и робких сведений и довольно сбивчивых слухов, но потом уже к вечеру второго дня все сомнения были рассеяны и стало положительно ясно, что наша эскадра потерпела полное поражение.» Первые официальные телеграммы пришли от Линевича 18 и 19 мая (31 мая и 1 июня). Тем не менее армия в Манчжурии получила известие о катастрофе не сразу. «Единственная газета, — вспоминал один из вольноопределяющихся, — которую мы регулярно получали — „Вестник Маньчжурских армий“, — постепенно готовила нас к этому трагическому известию. В ней появилась лишь краткая телеграмма о начавшемся у берегов Японии морском сражении, в котором японцы якобы понесли огромные потери. О наших потерях не было сказано ни слова. И только на седьмой день было опубликовано сообщение о постигшем Россию ужасном поражении. Последняя надежда выиграть войну была потеряна.»

Действительно, «Вестник Маньчжурских армий» запоздал с информацией. 15 (28) мая со ссылкой на Лондон газета сообщила о том, что по неофициальным данным крупное морское сражение, в котором японцы понесли якобы поражение, произошло у берегов Формозы (о-в Тайвань). Через три появляется первое упоминание о Цусимском бое, результаты которого якобы были неизвестны — среди вероятных русских потерь назывался эскадренный броненосец «Бородино», японские потери оценивались как вероятно высокие. На самом деле командование уже знало о случившемся. 19 мая (1 июня) «Вестник…» признал поражение русского флота, но не решился сообщить о его масштабах, и только 23 мая (5 июня) газета дала полное описание произошедшего. Скрыть произошедшее или размеры его было невозможно. Армия была поражена «как громом».

Война для России началась и закончилась неудачами. Это не могло не сказаться на настроениях общества, а они, в свою очередь, передавались войскам. Впрочем, замкнутый круг начинался неудачами и становился замкнутым из-за отсутствия успехов.